Первые проблески хмурой весны. Вечер в кафе. Напротив – красивая рыжеволосая женщина, внимательно вглядывающаяся в меня. Катерина Билибина переехала в Новосибирск всего около года назад, но практически сразу влилась в местную поэтическую среду и приобрела поклонников. До Новосибирска она двадцать лет прожила в Петербурге, где писала стихи и никому их не показывала. Как не поговорить об этом? Вместе с Катериной на встречу – послушать и сделать пару кадров – пришла её коллега и друг, музыкант Кира Покровская.
— Вы с Кирой познакомились в сети?
— Да. Она автор-исполнитель, замечательно поёт и кладёт на музыку чужие тексты. Я публиковалась в разных сетевых сообществах и наконец добралась до её группы «Эхо поэзии». Но Кира не единственный администратор этой группы, кто-то из админов первым пригласил меня туда, и стихи разместили. Кира их прочла и решила познакомиться. Можно, спрашивает, я запишу на твои стихи песню? Я говорю: «Можно, да-да-да!».
— А когда ты начала поэтическую деятельность?
— Когда писать научилась.
— То есть ещё до Питера?
— Задолго до него.
— Расскажи, что ещё было задолго до него.
— Тогда по порядку. Родилась я в Первомайском. Это посёлок под Усть-Каменогорском, Восточный Казахстан. Благополучно прожила там до пятнадцати лет, но во время развала девяностых местный завод цветных металлов, один из нескольких в Союзе, закрыли. А мои родители металлурги. Мы подались на Крайний Север, в Норильск. Там я проучилась два года – по-моему, самые ужасные два года моей жизни. Суровый климат, полярные ночи, это было тяжко. Я закончила школу и уехала в Петербург. Двадцать лет прожила в Питере. А в прошлом июле решила круто поменять свою жизнь и переехала в Новосибирск. Моя мама вышла на пенсию и перебралась сюда, папа летом переедет. У нас здесь много родственников. По молодости все разбрелись в разные края, а теперь снова собираемся вместе.
— С какими чувствами вспоминаешь прежние места?
— Первомайка… на самом деле я очень обижена на неё. Почему, объясню. Я родилась там, провела всё детство – самое счастливое время. Ты всегда скучаешь по детству, и в глубине души там твой единственный дом. Если бы он физически сохранился, я имею в виду само здание – может быть, я бы туда возвращалась с ностальгией, с воспоминаниями. Но здание снесли. И получается, что у меня нет дома, нет ощущения дома, и я испытываю сильную обиду. Не на людей, не на посёлок, а на обстоятельства.
Норильск… знаешь, как страшный сон прошёл. Я закрыла глаза, открыла в Петербурге. Не хочу возвращаться туда. Было тяжело, и никаких особо тёплых воспоминаний не осталось. Только один хороший друг продолжает там жить, а остальные разъехались. Питер, Питер – это да. Мой фатальный мальчик, моя безвыходная любовь (улыбается). Тут ничего не скажешь, конечно. Питер – это навсегда.
— И когда же случились твои первые поэтические опыты?
— Мне было лет семь, семь-восемь. Папа тогда учился в Красноярске и всё время привозил оттуда подарки. Однажды привёз мне записную книжку. Она такая прикольная была, серебристая. Какой-то логотипчик, золотое тиснение. И ручка. Надо сказать, у меня отвратительный почерк, но мне всегда нравилось писать. Я калякала, калякала в этой книжке, и в какой-то момент стали получаться стихи. Меня это занятие очень забавляло и веселило. Я даже родителям похвасталась, они посмеялись, и на этом дело закончилось. Дальше пошли какие-то другие интересы. Ближе к подростковому возрасту, где-то лет в одиннадцать-двенадцать я полюбила поэзию по-настоящему. У нас дома был сборник «Три века русской поэзии», и я его перечитала от корки до корки. У меня, конечно, появились любимые поэты. Есенин был звездой! Есенин и Цветаева – это звёзды, которые для меня так и не погасли.
Сознательно сочинять я начала лет в шестнадцать. Да, это был Норильск. Стало уже ясно, что я уеду в Питер. Прощание с юностью, оборванный школьный роман. И я начала писать. Наша семья жила в гостинке – общежитии гостиничного типа, своего жилья у нас ещё не было. И вот ночью тебя накрывает, все спят, ты не можешь включить свет и пишешь на обоях карандашом. Утром просыпаешься, расшифровываешь, куда-то это переписываешь и судорожно стираешь с обоев, чтобы никто не заметил.
В Питере стала писать стабильно, но сначала не придавала этому значения. Когда появился интернет, я попала на портал «Стихи.ру» и открыла свою страничку. Там у меня настоящее хранилище. Например, есть раздел «Проба пера» – в нём некоторые стихи из Норильска. Сохранила их, чтобы вспоминать в старости. Конечно, норильские стихи – это детский сад. Да и в Питере тоже поначалу писала детские вещи. Но постепенно взрослеешь, у тебя меняются взгляды на мир, приобретается опыт.
— Ты росла как поэт локально? Не общалась ни с кем, не посещала студий?
— Нет, нет, нет. Так получалось, что рядом со мной оказывались люди, страшно далёкие от поэзии. Они пожимали плечами и говорили что-то типа: «О Господи, это стихи? Я в школе терпеть не мог стихи!». Только однажды на мои стихи вышла московская поэтесса – Елена Кабардина. У неё как раз намечалась презентация сборника в Александро-Невской лавре. И она меня пригласила выступить на этой презентации. А я: выступить? Как это вообще?!
— Ты до этого ни разу не выступала?
— Нигде никогда. Я только заходила на ресурсы. А там обычно кто-то комментирует, ты отвечаешь, заходишь на чужие страницы, читаешь. Происходит ненавязчивое сетевое общение. И тут она меня приглашает выступить. Она позвала много молодых поэтов, не только меня. Ну, ладно. Я пошла. Сходила, почитала в Александро-Невской лавре. Как у меня тряслись коленки! Большой зал. Много людей. Софиты. Я думала, рухну со сцены. Что-то неописуемое со мной творилось. Толком ничего не помню. Потом Лена уехала, и на этом всё закончилось.
— И это было твоё единственное выступление в Петербурге?
— Да, единственный раз. Дети, борщи, кастрюльки. Поэзия, как и самореализация, отошли даже не на второй план, а дальше. Я сидела дома. Писала и никому уже стихов не показывала. Зато родила чудесного сына и получила второе высшее. Наверное, этот период был необходим, чтобы я «созрела» для публичности.
— А к нам ты приехала прошлым летом…
— Когда приезжала раньше в Новосибирск, думала – никогда не буду здесь жить. А потом что-то изменилось. Главное – я решила, что пойду в люди! Идите вы все в баню, вы меня достали, я хочу, я пишу стихи, не зря же они пишутся, в конце концов! В шестнадцатом году я создала свою группу «Где деревья танцуют танго» и стала публиковаться, в сообщества стихи отправлять. Я ехала в Новосибирск с осознанием, что хочу общаться с людьми, с поэтами. Потом появилась Кира. Она мне сказала: «Ты же звезда! Чего ты сидишь? Поднимайся! Иди туда, иди сюда, знакомься!». Я познакомилась с Варей Сапожниковой – это солистка группы «Женщина с бородой». Варя мне дала контакты Саши Симушкина. Сходи, говорит, к нему, он занимается поэтами. Я пошла к Саше Симушкину. Саша сказал: поэт, да? Я вас, конечно, люблю, но я больше по художникам. Иди-ка ты лучше к Паше Куравскому. Я пошла к Куравскому. И он меня привёл в клуб «Наследие».
— Так вот кто тебя привёл в клуб «Наследие».
— Да. Ну как привёл. Сказал: приходи по такому адресу в такое-то время. Я пришла. А Паша не пришёл. А я-то в первый раз! А там люди! Я думаю: Катя, зря ты сюда пришла, что ли? Подошла к Оле Самсоновой, говорю: «Здравствуйте. Можно я у вас тоже стихи почитаю?». И почитала. Они говорят: «Всё, ты с нами! Вот тебе значок, мы тебя принимаем в члены клуба без конкурса». И понеслось. Понеслось, как снежный ком! Ощущения были нереальные. Как будто я стою перед дверью, а за этой дверью что-то невообразимое… огромное. И дверь начинает открываться медленно-медленно-медленно. Кира говорит: нет, она быстро открывается, просто ты этого не понимаешь. А потом я поняла, что да, дверь открылась быстро и меня в неё просто затянуло!
— И правда, много событий произошло с тех пор. Ты стала ходить в студии, поучаствовала в слэме в «Сиянии». Ты в слэме один раз участвовала?
— В «Сиянии» – да. В первый раз я была в «Бродячей собаке» на слэме «Сибирских огней». Я очень боялась. Первый раз читала с микрофоном на таком серьёзном мероприятии. Я, наверное, выбрала неудачный материал, поэтому пролетела. Плюс там присутствовала моя мама замечательная, которую выбрали в жюри совершенно случайным образом. А мама у меня как женщина сердобольная всем ставила «пятёрки». Я говорю после слэма: «Мама, ты зачем это делала?» Она говорит: «Мне их так жалко! Они стараются! Не могу я людям плохие оценки ставить».
— Тебе тоже поставила? Всем поставила?
— Всем поставила «пятёрки». В общем, молодец мама. Ну, ничего страшного. Я, конечно, переживала, но решила – ну что ж, первый раз. Потом был слэм в «Сиянии», там я уже третье место заняла. И заняла третье место на городском конкурсе театрально-поэтического творчества в «Трубе».
— А кто первое место занял?
— Слава Чехов.
— Там требовалось не просто читать, а представлять?
— Нет, организаторы сделали часть театральную и часть поэтическую.
— То есть у вас было просто чтение стихов?
— Я читала под музыку. В какой-то момент родилась такая мысль. Опять же, благодаря девочке, которая рядом сидит (улыбается). Это была наша инициатива, но ранее получился совершенно неожиданный экспромт с творческой группой «Дон Кихот». Они устраивали поэтический концерт, и поэты предварительно высылали свои тексты. И когда мы пришли выступать, оказалось, что для наших текстов подобрали музыку. Пришлось подстраиваться по ходу, потому что я не слышала этих композиций раньше.
— Сложно?
— Оказалось, что нет. Позже я обнаружила, что практически под любую музыку могу прочесть практически любое стихотворение. И сейчас я, в основном, читаю под музыку. Прослушиваю массу композиций, и в какой-то момент стихотворение ложится. Правда, Симушкин за это ругает. На презентации своего сборника в «Агарте» я тоже читала под музыку, а Сашка размещал в социальных сетях видео и говорит: «Катя, думай над музыкой. Нарушение авторских прав». То есть я использую чужую музыку, и это нехорошо. Поэтому мы сейчас очень крепко думаем над тем, чтобы набрать музыкантов и сделать собственный интересный проект. С песнями, с танцами, со стихами.
— На многие твои стихи уже песни написаны?
— Да.
— Кто первым написал?
— Бард Владимир Циряпкин. Он меня в интернете нашёл. Потом Кира Покровская. С ней у нас в итоге сложился прекрасный творческий союз, который активно развивается и фонтанирует новыми идеями. Потом Таня Красовская. Мы с ней друг о друге знали, но лично знакомы не были. И вдруг Тане отправили мои стихи. И, как говорит Таня, её накрыло. Она за сутки написала шесть песен. Сразу. Говорит, я сидела, читала, плакала, брала гитару, пела, читала, плакала, брала гитару, пела. Пока больше никто. В моей голове часто рождается музыка на стихи, но поскольку я не музыкант и петь не умею, это остаётся во мне. Когда я слышу чужие версии – часто угадывают. Мелодию угадывают, и она звучит именно так, как мне самой представлялось.
— Расскажи про книжку «Время собирать травы», которую тебе печатал Слава Одаренко. Он тебе предложил напечататься? Как ты выбирала тексты для этой книжки?
— Сейчас расскажу. Я про издательскую инициативу «Здесь» краем уха, конечно, слышала, но не очень понимала механизм. А потом я снялась у Катерины Скабардиной для проекта «ПОЭТУ ПО ПОРТРЕТУ», и когда мы с ней выбирали фотографию, она сказала: «Почему ты к Славе не идёшь в «Здесь»?» Я говорю: «А что надо сделать?» Она говорит: «Надо Славе написать». Я написала Славе. Говорю: «Слава, а какие тексты надо?» Он говорит: «Чтобы покороче были». И сделала просто, выбрала самые короткие стихи. Интересно, что в подборку я один смысл закладывала, а когда мы готовились к презентации и сделали её под музыку, получилась интересная композиция. Неожиданная для меня.
— То есть появился новый смысл? А можешь конкретный пример привести?
— Изначально я больше хронологически тексты подбирала. А при подготовке они у меня сложились в три цикла по три стихотворения. Первый цикл – как осознание себя. Второй – некий разговор с Богом, достаточно жёсткая часть. Это обречённость, отчаяние. Может быть, обида на мир. А третья часть – она очень-очень нежная. Всё отпустили, и пришла любовь! Этот переход стал для меня открытием.
— В бумажных периодических изданиях тебе не предлагали публиковаться?
— У меня скоро выйдет подборка в альманахе «Образ», а осенью – в «Кольчугинской осени». Я ведь не так давно ездила в Ленинск-Кузнецкий, меня Димка Филиппенко пригласил.
— Расскажи, как вы познакомились.
— Получилось так. Сижу, никого не трогаю. Вдруг «ВКонтакте» пишет какой-то Дмитрий Филиппенко. «Привет, а ты что пишешь?». Я говорю: «Привет, стихи пишу». Он говорит: «Ты красивая». Я говорю: «Это не единственное моё достоинство». Он мне говорит: «А пришли подборку». Я говорю: «Молодой человек, а вы вообще кто?». Он говорит: «Я главный редактор литературного альманаха «Образ». Я говорю: «Как приятно познакомиться! Давайте пообщаемся!» (смеётся). Прислала подборку. Потом он говорит: «А приезжай ко мне. В библиотеку». Я говорю: «Легко». И приехала. А в Ленинске-Кузнецком был карантин. В библиотеке. И известно об этом стало накануне вечером. Я приехала двадцать третьего числа. Димка ко мне зашёл и говорит: «Ты знаешь, проходил мимо библиотеки, думаю, дай зайду. А мне сказали, что там карантин. Поэтому мы срочным образом едем завтра в Полысаево». Я говорю: «Как здорово!». И мы поехали в Полысаево.
— Оно далеко находится?
— Нет, полчаса на автобусе. Рядышком буквально. Ленинск-Кузнецкий лежал с гриппом, да и не все знали, что мы переместились, поэтому народу было немного, но все остались довольны. А в мае я поеду туда на Бельмасовский фестиваль. Но всё равно, слушай, я в восторге. Никогда в жизни не думала, что…
— Попадёшь в Полысаево?
— Даже не в Полысаево дело. Я помню уроки географии в школе. И мне никогда в жизни не могла прийти в голову мысль, что я когда-то окажусь в Кузбассе!
— А Кузбасс совпал с твоим представлением о Кузбассе?
— А у меня не было никакого представления о Кузбассе. Я его никак не представляла. Я о нём не думала в принципе. Кузнецкий угольный бассейн и я со своими стихами – это были две разные вселенные, которые никак не пересекались.
— И вот они пересеклись.
— Да. Вот так неожиданно. Оказалось, что там развивают поэзию, что есть такой прекрасный Дмитрий Филиппенко, который несёт её в массы. И народу это интересно! Честно говоря, у меня было другое мнение о шахтёрах. Мне казалось, в их профессии совсем не до поэзии.
— Дима же и сам шахтёр.
— Я знаю, да. И все их литературные мероприятия спонсируют шахты. Ничего себе!
— Поэзия проникает глубоко.
— Да! Сквозь толщи земли!
— А что скажешь о другом формате – о семинаре в ГПНТБ? Мы там участвовали вместе. Это был твой первый семинар?
— Да.
— И как ощущения?
— Не впечатлило.
— Как ты думаешь, семинары могут принести реальную пользу автору?
— Зависит от автора. Мне – нет. Я всегда считала, что стихи править ни к чему. За исключением некоторых случаев. Единственное, что дал мне этот семинар, – знакомство с другими авторами. А ещё понимание того, что мнение редакторов, мэтров литературы всегда в большей или меньшей степени субъективно. Нет жёстких, однозначных критериев! А познакомиться, пообщаться – конечно, интересно. Да! Пожалуй, я какие-то новые темы для себя открыла. Услышала чужие стихи и подумала: вот на эту тему я бы написала, на эту. Здесь интересная конструкция, а вот здесь интересный ритм.
— Как ты оцениваешь поэтическую картину Новосибирска? Она тебе интересна?
— Интересна – очень. Авторы разные, самобытные. Но много графомании. Не хочется никого обижать, понимаешь. Я ведь не против. Всё имеет право быть, человек должен самовыражаться. Но смешивать поэзию и графоманию плохо, потому что зритель, обыватель слышит их вперемешку и теряется.
— А что для тебя графомания?
— В стихотворении должен быть смысл. Какие-то мысли, чувства. Своя философия. А «пчёлка села на цветочек» – это, наверное, графомания.
— То есть шаблонность?
— Шаблонность, банальность, поверхностность. Простые конструкции, простые рифмы.
— А как ты относишься к Полозковой?
— Люблю её. Люблю её нежно, но на концерт не пойду. Очень дорого.
— А что ты видишь в её творчестве?
— Это моё мнение, со мной можно не согласиться, но мне кажется, что Полозкова – самый яркий основоположник современной поэзии. Она – явление, она интересный поэт. Но её нет в сети сейчас, Полозковой. Сложно что-то новое найти, а старое прочитано.
— Кстати, а как ты относишься к размежеванию понятий «поэт» и «поэтесса»? Есть разница между ними? Ты – поэт?
— Поэт. Исключительно поэт.
— А «поэтесса» – это что-то уничижительное?
— Не уничижительное… Как бы помягче сказать. Есть женщины, которые хотят, чтобы к ним относились с преувеличенным вниманием, и они всячески подчёркивают свой пол. Мне это не нравится. Есть призвание – поэт. Всё.
— Понятие «поэтесса» слишком подчёркивает женскую суть?
— Зачем себя так называть? Зачем? Поэт. Всем понятно, о чём мы говорим. Зачем разделять на мужское и женское? От этого что-то поменяется?
— Некоторые считают, что женская поэзия отличается от мужской. У неё свой набор тем, свой спектр выразительных средств. Ты считаешь, что абсолютно равноправны мужская и женская поэзия, нет принципиальных различий?
— Различия, может быть, есть. Такие же, как между разными мужчинами-поэтами, между разными женщинами-поэтами. Нет одинаковых людей. Я считаю, незачем акцентировать внимание на том, мальчик или девочка пишет. А если женщина – капитан корабля? Она кто, капитанка? Мне кажется, это глупость.
— Хорошо, мы упомянули Полозкову. Кто из поэтов для тебя ещё имеет значение?
— Я мечтаю о собственной библиотеке, и она у меня обязательно будет. Пока библиотека больше виртуальная, но «настольные» книги в ней есть. Одна из них, конечно, Бродский. Бродский обязательно. Есенина я практически всего помню наизусть, но он тоже. Из современных поэтов… Светлана Лаврентьева в обязательном порядке, я её отслеживаю, читаю постоянно. Кот Басё, ты знаешь наверняка. Из нашей новосибирской молодёжи мне симпатичны Вика Малютина, Алёна Комарова, Маша Штольц, Диана Фледан, Аня Зорина. Данила Фирсов – замечательный мальчик. Он, конечно, сильно отдаёт Бродским, как я уже говорила, но со мной все спорили. Я специально перечитала «Строфы» Бродского и перечитала Фирсова, вы меня не переубедите (смеётся). Очень мало времени на знакомство с чужим творчеством, я новости-то не всегда успеваю просмотреть.
— Я тут выяснила, что некоторые относят рэп к современной поэзии. Ты воспринимаешь рэп как поэзию?
— Я даже как-то сама на заказ писала рэп.
— Не исполняла?
— Нет, слава Богу. Даже никому не показывала, только заказчику. Нет, я не считаю рэп поэзией. Я его однозначно не люблю. Я даже не считаю его искусством. Это даже не пародия на поэзию… это графоманство для ленивых. Скажем так.
— Почему для ленивых?
— Потому что очень просто. Тебе не надо соблюдать ни размер, ни рифму. Под рэп можно прочитать всё что угодно. Даже сказки Бажова можно взять и прочитать под рэп.
— Про любимых поэтов поговорили, а как насчёт писателей? Что ты любишь? У меня сложилось ощущение, что ты человек начитанный. В твоих стихах встречаются мифологические аллюзии…
— Древняя Греция. Я на определённом этапе болела до фанатизма Древней Грецией. Наверное, мотивы оттуда. Из любимых авторов… не могу сказать, что у меня есть любимые авторы. Книги. Во-первых, «Мастер и Маргарита» – никуда мы от неё не уйдём, ещё одна настольная книга.
— А сериал Бортко тебе нравится?
— Нет.
— Почему?
— Я иначе чувствую это произведение. У нас разное восприятие с режиссёром. Могу сказать, что даже советский фильм мне больше понравился. Он мне по атмосфере ближе. Там больше мистики, гротеска. Далее, «Сто лет одиночества». «Невыносимая лёгкость бытия» Милана Кундеры. «Одиночество в Сети». Очень понравилась «Леди Макбет», я даже специально ходила на спектакль в Балтийском доме. «1984» Оруэлла. Долгое время хотела прочитать, много слышала про эту книгу. Как-то у меня обнаружилось свободное время, и я её прочла. Если честно, не впечатлилась настолько, насколько мне было обещано общественностью. Какой-то след она, конечно, во мне оставила, это даже вылилось в стихотворение «Не выходи из тени». Но почему-то я разочаровалась. Я ожидала большего.
Ещё очень люблю украинских писателей Марину и Сергея Дяченко. Это фентези. Легко, но очень увлекательно пишут. Мне нравится, что во всех их произведениях открытый финал. Абсолютно во всех. Думай сам, чем дело закончится. И интересные сюжеты, и есть о чём задуматься. Две мои самые любимые книги – «Пандем» и «Долина совести». Если найдёшь – прочитай. Рекомендую.
— Ты написала стихотворение по мотивам книги. Что ещё тебя вдохновляет?
— Любовь, конечно. Как у большинства. Люди. У меня есть стихи, написанные подруге. Маме. Детям…
— А дети оценивали стихи, которые ты им посвящала?
— Ну, сын у меня ещё маленький. Я говорю: сына, хочешь я тебе почитаю или колыбельную спою? А он: мама, давай мы сейчас с тобой поспим, а утром проснёмся, и ты мне обязательно споёшь (смеётся). Вдохновляет всё, что цепляет. Иногда, знаешь, человек напишет тебе или что-то расскажет. Например, у меня есть стихотворение «Мне снился берег моря». Мне рассказали сон, я впечатлилась и написала стихотворение. У меня есть масса стихов, написанных Питеру. Больше ни одному городу я стихов не посвящала. При слове «Питер» я сразу вспоминаю стрелку Васильевского острова и Петроградскую сторону. Такого ощущения, как в Питере, я нигде больше не испытывала. Это какая-то безвыходная любовь, причём тебе не надо ответа, ты просто любишь болезненно и ничего не можешь с этим сделать. Наверное, в таком состоянии и пишутся стихи. Такая любовь и к человеку бывает. Ты любишь, и не нужно ничего, только чтобы он жил и был счастлив.
— Как-то при мне тебе сказали: «У вас очень питерские стихи». Есть отличие стихов питерских от стихов новосибирских?
— Это зависит не от города, а от внутреннего состояния. Когда я приехала в Новосибирск, то изменилась. Очень сильно изменилась. Начался новый этап, у меня поменялся взгляд на мир. С этой точки зрения – конечно, отличаются стихи питерские и новосибирские. Но если бы я осталась в Питере и жизнь как-то иначе поменялась, то и поэзия бы тоже поменялась. Кстати, в Новосибирске было написано несколько стихов, по атмосфере очень даже питерских.
— Ага! Всё-таки есть какая-то специфика в слове «питерский».
— Атмосфера.
— Какая атмосфера? Меланхолии?
— Я не знаю, поймут ли меня… это влюблённый Достоевский. Это хронически влюблённый Достоевский.
— Красивое определение. А как бы ты определила свои стихи в трёх словах?
— Музыка. Разговоры с Богом. Видишь, уже не одно слово. Как можно разговоры с Богом в одно слово облечь? Это не молитва, и это не тот Бог, которого мы себе представляем, а мой внутренний. Ну давай сделаем хэштег «разговоры с Богом». (Кира тихо добавляет: «Музыка. Питер. Любовь»). Кира, не подсказывай! Ну да, любовь, любовь. Любовь.
— Как ты думаешь, для поэта существенно умение преподнести себя на сцене? Или он должен просто выйти и быть самим собой? Читать так, как душа говорит?
— Я считаю, что существенно. Но это касается меня. Вообще это выбор самого поэта. Я знаю, многие придерживаются принципиальной позиции, что стихи нужно читать в классическом стиле. А другие, и я в том числе, считают, что стихотворение должно быть своеобразным перформансом. У тебя гораздо больше шансов донести мысль, если будешь задействовать несколько органов чувств. Мне мама говорила: «Я понимаю каждое слово в отдельности, но что ты хочешь этим сказать – я не понимаю». А когда она меня со сцены услышала под музыку, сказала: «Теперь я всё поняла». Да. Но каждый выбирает сам.
— Есть ещё вариант – воздействовать на зрительные органы. Включать видеоряд…
— Замечательно. Только «за». Да, да, да.
— Ты не считаешь, что это может распылять внимание и отвлекать?
— Нет. Я считаю, что это только усиливает эффект. Тут есть ещё одна проблема. Все считают, что поэты должны работать бесплатно. Бесплатно сочинять и бесплатно читать. На мой взгляд, это неправильная ситуация. С другой стороны, сесть и сказать: «Пока вы мне не заплатите, я не буду ничего показывать» ты тоже не можешь, иначе о тебе никто не узнает. Я так просидела двадцать лет! И, возвращаясь к предыдущему вопросу, это опять же аргумент в пользу того, что поэт должен украшать и разнообразить стихи. Прямо скажем, случайные люди приходят на концерты и читки отдохнуть. Они хотят красоты. Они хотят, чтобы у них были мурашки, хотят уйти вдохновлёнными. Где-то поплакать, где-то посмеяться. И для этого приходится делать шоу. Надо придумывать что-то новое, если мы хотим привлекать людей к поэзии. Надо делать красивую картинку. И, конечно, нужна реклама, нужна пропаганда.
— Поэты Серебряного века выходили на сцену, читали стихи, и это само по себе было событием. Раньше людям хватало самого слова, а сейчас его недостаточно. Ты считаешь, что это норма нашего времени? С этим бессмысленно бороться?
— Мы должны адаптироваться.
— А почему так происходит?
— Если мы берём среднего обывателя, который смотрит телевизор, слушает «Русское радио», или там «Дорожное радио», или радио «Дача», сидит в интернете, – мы понимаем, что он везде видит яркие картинки. И человеческий мозг видоизменился под воздействием этих раздражителей, он не способен воспринимать спокойную информацию. Чтобы привлечь внимание, нужно сделать «Хэй-хэй! Ребята, мы здесь!». Ты привлёк внимание, дальше люди будут смотреть. А прочая инфа в огромном потоке дел проносится мимо.
— Кстати, о делах. Ты работаешь психологом?
— В воинской части. В Пашино. Получилось смешно, я совсем не собиралась быть практикующим психологом. Просто искала работу. Открыла сайт «Из рук в руки». Куда-то тыкала, тыкала, и появилась эта вакансия. Наверное, судьба. Кстати, в газете «Навигатор» после слэма «ПОЭТому!» была статья, где меня назвали психологом. Я так удивилась. Господи, думаю. Ну да, образование психологическое, но я никогда в жизни не работала по специальности. Почему журналисты такое придумали. В итоге так и стало.
— Но тебе нравится?
— Да! Но я также хотела бы попробовать силы в молодёжной политике.
— А с чего бы ты начала в молодёжной политике?
— Сейчас я расскажу, а кто-нибудь, понимаешь, возьмёт и это сделает!
— Если до сих пор не сделали, одних твоих слов будет недостаточно.
— Я бы поспособствовала организации молодёжного рок-фестиваля. И занялась бы развитием направления музыкальной поэзии. У нас есть бардовские, есть поэтические фестивали, но рок-фестивалей нет, потому что люди пугаются самого слова «рок». Все наши музыкальные встречи – с бардовским уклоном. А у ребят, которые хотят делать что-то своё, нет ни площадок, ни возможностей.
— Видно, что ты много думаешь о проблемах молодёжи.
— А я и работаю с молодёжью. К нам приходят мальчики, новобранцы. Я им как мама. Командиры, замполиты – они не станут сюсюкаться. А я вроде как девушка, психолог. Я им морали читаю, утешаю. Им тяжело. В принципе, ничего такого страшного нет в армии. Но выдержать нелегко молодым мальчишкам. Одно дело, когда взрослый человек в такие условия попадает сознательно, а они правда ещё дети. И я вроде бы понимаю, что им по двадцать лет, они вроде уже мужики, должны содержать дом, семью. А они дети.
— Позднее взросление. А вот с чем ты можешь это связать?
— С условиями жизни.
— Более комфортное существование?
— Да. Комфорт. Детям не приходится приспосабливаться. Я ведь помню своё детство. У нас казаки-разбойники, войнушки летом, зимой – царь горы, коньки. Мы исчезали с утра и до вечера. И никто не выяснял, чем мы занимались, что с нами происходило, где мы там дрались и бились. Мы сами решали все вопросы. И никаких сотовых телефонов. Нам приходилось на улице не выживать, но жить. Очень активная была социализация. И то мы получили облегчённый вариант, а если детей войны возьмём? Нынешние дети живут на всём готовом, начиная с подгузников. Я это на своём сыне наблюдаю сейчас. Зачем ему просыпаться на горшок? У него подгузник. Вкусная еда, игрушки. Не надо что-то придумывать, не надо развивать мозг, ты ручку протянул – и всё есть. Оно, конечно, будет позднее взросление.
— Кстати, в детстве ты росла девочкой-мальчиком или девочкой-девочкой? У тебя какая компания была?
— Универсальная. Мне было комфортнее, наверное, с мальчишками. У меня два старших двоюродных брата было. Все каникулы мы проводили у бабушки в деревне, я росла с ними. Так что с мальчишками всегда было проще. Дружила я с девочками, потому что положено дружить с девочками, но с парнями я проще находила общий язык. Я и в войнушку могла, и в куклы могла. Но я спортом активно занималась. На баскетбол ходила в женскую команду, а каратэ, тхэквондо занималась с мальчишками вместе.
— Мне кажется, сын у тебя растёт мужчиной. Помню, меня поразил момент во время «Белого пятна». В областной библиотеке лестница с достаточно крутыми ступеньками. Он спускался с неё сам, и ты ему не помогала, а поощряла самостоятельно пройти.
— А я обоих детей так воспитывала. Получилось по-разному. Если мы будем говорить о воспитании, то воспитание, мне кажется, это корректировка. А в принципе ты человека не поменяешь. У меня сын и дочь, и я обоих воспитывала одинаково. Но возьмём трёхлетний рубеж, поскольку сейчас Мирославу три года. На момент, когда Иринке было три, она была совершенно другой.
— А дочка тоже живёт здесь?
— Дочка уехала в Питер. Сказала: «Я хочу обратно, я хочу с папой жить». Дочка у меня – копия папа. Она с рождения была папиной, всегда хотела с ним остаться, тяжело переживала развод. И вот уехала. Насколько я знаю, она заходит на мою страницу, читает все стихи, но никогда в этом не признается. Такие у нас отношения. Так вот, о воспитании. Я никогда с детьми не сюсюкалась, относилась к ним на равных. По-партнёрски. Понятно, со скидкой на то, что это ребёнок. У нас не было никаких «бибик», никаких «гав-гав» и «мяу-мяу». Я называла вещи своими именами. Разговаривала полными фразами, нормальным языком человеческим. И дети быстрее учатся.
У меня Мирошка очень развёрнуто говорит, логические цепочки строит, у него очень интересные мысли в голове. Он мне один раз выдал, я «ВКонтакте» тогда повесила на стенку. Подошёл, гладит меня и говорит: «Мама, когда мы с тобой обнимаемся, мне больно». Я испугалась, говорю: «Малыш, где болит?» Он показывает в центр лба. Говорит: «Вот здесь». То есть настолько сильные эмоции, и когда хочется заплакать, здесь действительно начинает болеть.
— А чем он интересуется? Ты его приобщаешь к литературе?
— Конечно. Много чего читаем. Читаю по ролям, мы с ним дурачимся, что-нибудь придумываем. Русские народные сказки прочитаны, Маршак, Чуковский. Наизусть знает «Мойдодыра» и «Муху-цокотуху». Без книжки не засыпаем. Мультики, конечно, он тоже любит смотреть. Но если сказать – Мироша, будем книжку читать или смотреть мультики? – он скорее выберет книжку. Потому что, видишь, в чём дело ещё, книга – это диалог. Мы с ним во время чтения общаемся! Это особая атмосфера, особая близость между матерью и ребёнком, и для него она важна. Вообще мы прекрасно друг друга понимаем. Тесная-тесная взаимосвязь была с самого его рождения.
— Хорошо, если она сохранится в том же качестве.
— Хотелось бы, конечно. Поживём – увидим.
Фотографии Ольги Рахваловой, Александра Симушкина, Святослава Одаренко и из личного архива
Видео Катерины Билибиной и Киры Покровской
